«Архипелаг ГУЛАГ» – документально-художественный роман Александра Исаевича Солженицына, повествующий о лагерях тюремного типа, на территории которых автору пришлось провести 11 лет жизни.
Реабилитированный, принятый в Союз советских писателей, одобренный самим Хрущевым, Солженицын не отрекся от своего замысла – создать правдивую хронику о ГУЛАГе, основанную на письмах, мемуарах, рассказах обитателей лагерей и собственном печальном опыте заключенного под номером Щ-854.
Дивная страна ГУЛАГ
ГУЛАГ, или Главное управление лагерей и мест заключения, был печально знаменит на территории Советского Союза в 30-50-е годы ХХ века. Его кровавая слава до сих пор гремит эхом железных кандалов в ушах потомков и является темным пятном в истории нашего отечества.
Александр Исаевич Солженицын знал о ГУЛАГе не понаслышке. Долгих 11 лет он провел в лагерях этой «дивной» страны, как с горькой иронией называл ее писатель. «Свои одиннадцать лет, проведенные там, усвоив не как позор, не как проклятый сон, но почти полюбив тот уродливый мир, а теперь еще, по счастливому обороту, став доверенным многих его рассказов и писем…»
В этой книге, составленной из писем, воспоминаний, рассказов, нет вымышленных лиц. Все люди и места названы своими именами, некоторые обозначены лишь инициалами.
Знаменитый остров Колыму Солженицын называет «полюсом лютости» ГУЛАГа. Большинство ничего не знает о чудо-Архипелаге, некоторые имеют лишь смутное представление о нем, побывавшие там знают все, но они молчат, словно пребывание в лагерях навсегда лишило их дара речи. Только спустя десятилетия эти калеки заговорили. Они вышли из своих убежищ, приплыли из-за океана, выбрались из тюремных камер, восстали из могил, чтобы рассказать страшную историю под названием «ГУЛАГ».
Том первый: арест, камера и внесудебная расправа
Как попадают на Архипелаг? Ни в Совтуристе, ни в Интуристе туда нельзя приобрести билет. Если хотите управлять Архипелагом, путевку на него можно получить по окончании училища НКВД. Если хотите охранять Архипелаг – горящие туры предлагает отечественный военкомат. Если хотите умереть на Архипелаге – ничего не делайте. Ждите. За вами придут.
Все заключенные ГУЛАГа прошли через обязательную процедуру – арест. Традиционный вид ареста – ночной. Грубый стук в дверь, полусонные домочадцы и растерянный обвиняемый, еще не достегнувший брюк. Все происходит быстро: «Ни соседние дома, ни городские улицы не видят, скольких увезли за ночь. Напугав самых ближних соседей, они для дальних не событие. Их как бы и не было». А на утро по тому самому асфальту, по которому ночью вели обреченных, с лозунгами и песнями пройдет ничего не подозревающее молодое советское племя».
Близкое знакомство с Родиной Солженицын не узнал парализующей притягательности ночного ареста, его задержали во время службы на фронте. Еще утром он был капитаном роты, а вечером лежал в заплеванном душном карцере, в котором с трудом помещались три человека. Солженицын был четвертым.
Карцер стал первым пристанищем осужденного Солженицына. За 11 лет ему довелось пересидеть во многих камерах. Вот, например, вшиво-клопяная кутузка в КПЗ без нар, без вентиляции, без отопления. А вот одиночка Архангельской тюрьмы, где окна вымазаны бардовым суриком, чтобы в камеру попадал только кровавый свет. А вот милое пристанище в Чойбалсане – четырнадцать взрослых человек на шести квадратных местах месяцами сидят на грязном полу и меняют ноги по команде, а с потолка свисает 20-ваттная лампочка, которая не гаснет никогда.
- Анализ рассказа «Матрёнин двор» (А. И. Солженицын)
За каждой камерой следовала новая, и не было им конца, и не было надежды на освобождение. В ГУЛАГ попадали по знаменитой 58-й статье, состоявшей всего из четырех пунктов, каждый из которых осуждал человека на 10, 15, 20 или 25 лет. По окончании срока наступала ссылка или освобождение. Последнее практиковалось крайне редко – как правило, осужденный становился «повторником». И снова начинались камеры и сроки, длившиеся десятилетия.
Апелляция? Суд? Извольте! Все дела попадали под так называемую «внесудебную расправу» – очень удобный термин, придуманный в ЧК. Суды не упразднили. Они по-прежнему наказывали, казнили, но внесудебная расправа шла обособленно. По статистике, составленной многим позже, только в двадцати губерниях России ЧК расстреляла 8 389 человек, раскрыла 412 контрреволюционных организаций (авт.: «фантастическая цифра, зная всегдашнюю неспособность нашу к организации»), арестовала – 87 тысяч человек (авт.: эта цифра, из скромности составителя статистики, изрядно занижена). И это без числа официально расстрелянных, рассекреченных и осужденных!
Среди обитателей ГУЛАГа ходила легенда о «райских островах», где текут молочные реки, кормят досыта, стелют мягко, и работа там только умственная. Туда отправляют заключенных «особенных» профессий. Александру Исаевичу посчастливилось интуитивно соврать, что он, дескать, ядерный физик. Эта никем не подтвержденная легенда спасла ему жизнь и открыла дорогу в «шарашки».
Том второй: история лагерей и их обитателей
Когда появились лагеря? В темные 30-е? В военные 40-е? Би-Би-Си сообщило человечеству страшную истину – лагеря существовали уже в 1921-м! «Неужели так рано?» – изумлялась общественность. Что вы, конечно, нет! В 21-м лагеря уже были на полном ходу. Товарищи Маркс и Ленин утверждали, что старый строй, включая существующую машину принуждения, нужно сломать, а на ее месте воздвигнуть новую. Неотъемлемым аппаратом этой машины является тюрьма. Так что лагеря существовали еще с первых месяцев после славной Октябрьской революции.
Почему возникли лагеря? В этом вопросе все тоже до банальности просто. Есть огромное молодое государство, которому нужно окрепнуть в короткие сроки без посторонней помощи. Ему нужна: а) дешевая рабочая сила (еще лучше бесплатная); б) неприхотливая рабочая сила (подневольная, легко транспортируемая, управляемая и постоянная). Где черпать источник такой силы? – В своем народе.
Что делали в лагерях? Работали, работали, работали… От зари до зари и каждый день. Работа находилась для всех. Даже безруких заставляли утаптывать снег. Рудники, кирпичная кладка, очистка торфяных болот, но все зэки знают, что самое страшное – это лесоповал. Не зря его прозвали «сухим расстрелом». Сперва зэку-лесорубу нужно срубить ствол, затем обрубить ветки, потом дотащить ветки и сжечь, после этого распилить ствол и уложить брусья штабелями. И все это в снегу по грудь, в худой лагерной одежонке («хоть бы воротнички пришивали!»). Летний рабочий день – 13 часов, зимний – чуть меньше, без учета дороги: 5 километров туда – пять обратно. У лесоруба короткий век – три недели и тебя нет.
Кто сидел в лагерях? Тюремные камеры ГУЛАГа были радушно открыты для людей всех возрастов, полов и национальностей. Без предрассудков сюда принимали и детей («малолетки»), и женщин, и стариков, сотнями сгоняли фашистов, евреев, шпионов, а раскулаченных крестьян свозили целыми деревнями. Некоторые даже рождались в лагерях. Мать на время родов и грудного вскармливания вывозили из тюрьмы. Когда малыш немного подрастал (как правило, ограничивались месяцем-двумя), женщину отправляли обратно в лагерь, а ребенка – в детский дом.
Предлагаем вашему вниманию биографию Александра Солженицына, которая из-за своей насыщенности и резких поворотов судьбы очень напоминает захватывающий роман или повесть.
В своем романе “Раковый корпус” Солженицын изобразил жизнь пациентов Ташкентсой больницы, а именно ракового корпуса №13, само название которого вселяло многим людям отчаяние и трепет.
У каждого заключенного своя история, достойная целой книги. Некоторые из них приводит Солженицын на последних страницах второго тома «ГУЛАГа». Вот истории 25-летней учительницы Анны Петровны Скрипниковой, простого работяги Степана Васильевича Лощилина, священника отца Павла Флоренского. Сотни их были, тысячи, всех не припомнить…
Том третий: что есть ГУЛАГ и почему о нем молчат?
В период расцвета лагерей в них не убивали, смертная казнь, расстрелы и прочие методы мгновенной смерти были упразднены как заведомо убыточные. Стране нужны были рабы! ГУЛАГ же являлся виселицей, только растянутой в лучших лагерных традициях, чтобы перед смертью жертва успела еще помучиться и потрудиться на благо отечества.
- Один день Ивана Денисовича — Солженицын Александр Исаевич
Можно ли убежать из лагеря? – Теоретически можно. Решетки, колючие проволоки и глухие стены для человека не преграда. Можно ли убежать из лагеря навсегда? – Нет. Беглецов всегда возвращали. Порой их останавливал конвой, порой тайга, порой добрые люди, которые получали щедрое вознаграждение за поимку особо опасных преступников. Но были, вспоминает Солженицын, так называемые «убежденные беглецы», которые решались на рискованный побег снова и снова. Таким запомнился, например, Георгий Павлович Тэнно. После очередного возвращения его спрашивали «Зачем ты бегаешь?» «Из-за свободы, – вдохновлено отвечал Тэнно, – Ночь в тайге без кандалов и надзирателей – это уже свобода».
Александр Исаевич Солженицын относится к тем немногим счастливцам, которым удалось выйти из лагеря смерти. Первым шагом к спасению стала «шарашка», потом ссылка, которая показалась настоящим раем и позволила Солженицыну наконец-то заняться писательской деятельностью. После ссылки наступило неожиданное освобождение с дальнейшей реабилитацией.
Но как только бывший обитатель ГУЛАГа заговорил, как только «Архипелаг» оказался в печати, добрая родина тут же открестилась от своего сына, гулко опустила железный занавес и выставила за порог радушной Страны Советов, где не было и нет политических заключенных, где правят мир и справедливость, где за колючей проволокой не воют тысячи обреченных.
Архипелаг ГУЛАГАудиокнига. 21 ч 30 мин. Читает Сергей Гармаш. Бесплатный отрывок:Сергей Гармаш21 ч 30 мин
Краткое содержание «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына А.И.
Арест. За что? За все!
Колыма была самым крупным и знаменитым островом, полюсом лютости этой удивительной страны ГУЛАГ, географией разодранной в архипелаг, но психологией скованной в континент, который населял народ зэков. Автор провел там в заключении одиннадцать лет. В этой книге нет ни вымышленных лиц, ни вымышленных событий. На Архипелаг одни попадают по долгу службы или армейскому призыву (охранять), а другие — потому что их арестовали. Арест. Не надо спрашивать: «За что?» Не стоит надеяться, что это ошибка, что разберутся. «Политические аресты нескольких десятилетий отличались у нас именно тем, что схватывались люди ни в чем не виновные, а потому и не подготовленные ни к какому сопротивлению. Создавалось общее чувство обреченности, представление, что от ГПУ-НКВД убежать невозможно». Арест сопровождается обыском. «При аресте паровозного машиниста Иношина в комнате стоял гробик с его только что умершим ребенком. …Выбросили ребенка из гробика, искали и там». Аресты 29-го — 30-го годов, «поток с добрую Обь»: раскулаченные мужики (самые хозяйственные, земная опора). «Поток 44-го — 46-го годов, с добрый Енисей»: тех, кто был в плену в Германии и вернулся. «Поток 37-го года прихватил и понес на Архипелаг также и людей с положением, людей с партийным прошлым, людей с образованием… Тридцать седьмой! Волга народного горя!» А еще крымские татары, прибалты, чеченцы… А еще — священники, вообще — верующие люди. А еще «бывшие дворяне», интеллигенция, профессура… Все «вредители»,, все! Все — и везде. Всеохватная 58-я статья — за контрреволюционные действия. Практически все подозревались в шпионаже, вредительстве и диверсиях. Доносить были обязаны все и на всех (и за все), недоносительство каралось жестоко. Подозрительность походила бы на анекдот, если бы последствия не были так страшны. После партийного заседания все встают и начинают аплодировать в честь товарища Сталина. Пять, семь, восемь, одиннадцать минут — бессмысленных аплодисментов. А кто первый перестал и сел — того и упекли на десять лет. Существовал план по заключенным — и косили всех.
Следствие и пытки
Почему же люди, брошенные в тюрьму и отправляемые в лагеря и на расстрел, признавали свою вину, подписывали ложные обвинения? На следствии их подвергали страшным пыткам: кормили соленым и не давали пить; не давали спать по нескольку суток; угрожали посадить всех, кто дорог; гасили папиросу о кожу подследственного; били, выбивали зубы. «Камеру раскаляли, пока из пор тела не выступала кровь; увидев это в глазок, клали арестанта на носилки и несли подписывать протокол». «Брат мой! Не осуди тех, кто так попал, кто оказался слаб и подписал лишнее… Не кинь в них камень». Против себя бумагу подписать, чтобы избавиться от пыток, испытание менее ужасное, чем быть вынужденным страшными истязаниями клеветать на знакомых, коллег, родных, друзей. Следователи же требовали выдать сообщников. «Были, были такие в 37-м, кто избрал смерть, но не подписал ни на кого».
Невероятное упоение своей всесильностью! Стоит ли сомневаться, доискиваться правды, если посчастливилось быть голубою фуражкой! Любая вещь, какую увидел — твоя! Любая квартира, какую высмотрел — твоя! Любая баба — твоя! Любого врага — с дороги! Земля под ногою — твоя! Небо над тобой — твое, голубое! При обысках воровали, тянули все что приглянулось. Сажали друг друга. Подставляли из страха и для карьеры. Жертвовали своими женами — лишь бы самим уцелеть. Училища НКВД сулили пайки и двойную-тройную зарплату. Со стыдом вспоминает автор, как и в армии культивировалось то же презрение к людям, то же убеждение в своей избранности. «Нарастает гордость на сердце, как сало на свинье. Я метал подчиненным бесспорные приказы, убежденный, что лучше тех приказов и быть не может. Даже на фронте, где всех нас, кажется, равняла смерть, моя власть быстро убедила меня, что я — человек высшего сорта. Ел свое офицерское масло с печеньем, не раздумываясь, почему оно мне положено, а солдату нет». Автор мечтает о справедливом суде. О том, чтобы осуждена была сама идея расправы одних людей над другими. Хотя бы о том, чтобы каждый из виновных признал: — Да, я был палач и убийца.
Тюремная камера
Автор книги попал в тюрьму прямо с фронта. После отсидки в одиночке и девяноста шести часов следствия он «все еще был с воли!». Его стали жадно расспрашивать о ходе боев, но подследственные не должны были ничего узнавать о внешнем мире. В каждой камере обязательно должен быть человек-наседка: осведомитель, стукач. Многие умели определять предателей — и не доверялись им. В потолке горит двухсотваттная лампочка. На ночь глаза кое-как прикрывают носовыми платками. В туалет (утренняя и вечерняя оправка) нужно ходить строго по расписанию. Потом «парашу» (сосуд с испражнениями) выносят. Это стыдная дополнительная пытка. Еда: баланда, черный хлеб, кипяток — «чай» . Есть и радости: шахматы, двадцатиминутная прогулка и книги из библиотеки Лубянки. Прекрасные книги! Отобранные у расстрелянных и погубленных… Если в камере есть окно, то на окне — «намордник»: приспособление, не позволяющее заключенному выглянуть из окна, увидеть хоть что-нибудь, кроме кусочка неба… Соседи по камере: каждый — судьба и характер. Старый революционер, сидевший еще в царских тюрьмах, — выносливый и стойкий. Крупный инженер из крестьян, привыкший жить на широкую ногу: он мечется, не находит себе места — вся шикарная жизнь пошла под откос. Измученный офицер, побывавший в плену у фашистов. СССР не признавал своих вчерашних солдат, не поддерживал их в плену. Норвежцы и англичане получали от своих правительств богатые пайки — и кидали часть еды через забор русским. И это СССР — «самая справедливая страна в мире», Родина-Мать. «И как правильно быть, если мать продала нас цыганам, нет, хуже4— бросила собакам? Разве она остается нам матерью?» «Девятого мая принесли обед вместе с ужином, как на Лубянке делалось только на 1-е мая и 7-е ноября. По этому мы только и догадались о конце войны. Не для нас была та Победа. Не для нас — та весна».
«Та весна»
«Та тюремная томительная весна под марши Победы стала расплат-ной весной моего поколения. Это нам над люлькой пели: «Вся власть советам!» Это мы загорелою детской ручонкой тянулись к ручке пионерского горна и на возглас «Будьте готовы!» салютовали «Всегда готовы!». Это мы в Бухенвальд проносили оружие и там вступали в компартию. И мы же теперь оказались в черных за одно то, что все-таки остались жить». Не только военнопленные попадали в тюрьмы и лагеря, но и многие офицеры-освободители, которые видели Европу и могли Сравнить. Горько и горячо говорит автор о Родине, которая трижды предала своих солдат. Первый раз, когда правительство сделало все для проигрыша войны: уничтожило линии укреплений, подставило авиацию на разгром, разобрало танки и артиллерию, лишило толковых генералов и запретило армиям сопротивляться. Военнопленные — это и были именно те, чьими телами был принят удар и остановлен вермахт. Второй раз бессердечно предала их Родина, покидая подохнуть в плену. И теперь третий раз бессовестно она их предала, заманив материнской любовью («Родина простила! Родина зовет!») и накинув удавку уже на границе. Автор проводит исторические параллели: «Еще давняя наша пословица оправдывала плен: «Полонен вскликнет, а убит — никогда». При царе Алексее Михайловиче за полонное терпение давали дворянство! выменять своих пленных, обласкать их и обогреть была задача общества во ВСЕ последующие войны ».
Амнистии не будет!
В тюрьмах после Победы ждали амнистии, а получали направление и лагеря. Сроки назначали без суда и доказательств так называемые «особые тройки», или ОСО. За что? Можно было «пришить» любое из этих обвинений: — АСА — Антисоветская Агитация — КРД — Контрреволюционная Деятельность — КРТД — Контрреволюционная Троцкистская Деятельность (эта буквочка «т» очень утяжеляла жизнь зэка в лагере) — ПШ — Подозрение в Шпионаже (шпионаж, выходящий за подозрение, передавался в трибунал) — СВПШ — Связи, Ведущие (!) к Подозрению в Шпионаже — КРМ — Контрреволюционное Мышление — ВАС — Вынашивание Антисоветских настроений — СОЭ — Социально Опасный Элемент — СВЭ — Социально Вредный Элемент — ЧС — Член Семьи (осужденного по одной из предыдущих литер). «На новосибирской пересылке в 1945 году конвой принимает арестантов перекличкой по делам. «Такой-то!»— «58-1-а, двадцать пять лет». Начальник конвоя заинтересовался: «За что дали?» — «Да ни за что» . — «Врешь. Ни за что — десять дают!»
«К высшей мере»
«Смертная казнь в России имеет зубчатую историю. В Уложении Алексея Михайловича доходило наказание до смертной казни в 50 случаях, в воинском уставе Петра уже 200 таких артикулов. А Елизавета, не отменив смертных законов, однако и не применила их ни единожды: говорят, она при восшествии на престол дала обет никого не казнить — и все 20 лет царствования никого не казнила. Екатерина II сохранила для защиты себя, трона и строя, то есть в случаях политических (московский чумной бунт, Пугачев) она признала казнь вполне уместной. При Павле отмена смертной казни была подтверждена… Кровь пяти декабристов разбудила ноздри нашего государства. С тех пор казнь за государственные преступления не отменялась и не забывалась до самой Февральской революции… И сколько же человек было за это время в России казнено? Было казнено 486 человек, то есть 17 человек в год!» Смертная казнь была восстановлена во всех правах с июня 1918 года — нет, не «восстановлена», а — установлена как «новая эра казней» . И, например, в 1939-1940 годах было расстреляно по Союзу ПОЛМИЛЛИОНА «политических» и 480 тысяч блатарей (уголовников). « В благополучном и слепом нашем существовании смертники рисуются нам роковыми и немногочисленными одиночками. Мы инстинктивно уверены, что мы-то в смертную камеру никогда бы попасть не могли, что для этого нужна если не тяжкая вина, то во всяком случае выдающаяся жизнь. Нам еще много нужно перетряхнуть в голове, чтобы представить: в смертных камерах пересидела тьма самых серых людей за самые рядовые поступки, и — кому как повезет — очень часто не помилование получали они, а вышку» (так называют арестанты «высшую меру»). «…Если б когда-нибудь родственники расстрелянных сдали бы в одно издательство фотографии своих казненных, и был бы издан альбом этих фотографий, несколько томов альбома, — то перелистыванием их и последним взглядом в померкшие глаза мы бы много почерпнули для своей оставшейся жизни. Такое чтение, почти без букв, легло бы нам на сердце вечным наслоем. В одном моем знакомом доме, где бывшие зэки, есть такой обряд: 5 марта, в день смерти Главного Убийцы, выставляются на столах фотографии расстрелянных и умерших в лагере — десятков несколько, кого соврали. Траурная музыка. Приходят друзья, смотрят на фотографии, молчат, слушают, тихо переговариваются; уходят, не попрощавшись. Вот так бы везде… Хоть какой-нибудь рубчик на сердце мы бы вынесли из этих смертей ».
Корабли Архипелага
Как из тюрем доставляют заключенных в лагеря? «Вагон-зак — какое мерзкое сокращение! Как, впрочем, все сокращения, сделанные палачами. Хотят сказать, что это — вагон для заключенных. Но нигде, кроме тюремных бумаг, слово это не удержалось. Усвоили арестанты называть такой вагон столыпинским или просто Столыпиным. Это очень напоминает зверинец: за сплошной решеткой, па полу и на полках, скрючились какие-то жалкие существа, похожие на человека, и жалобно смотрят на вас, просят пить и есть. Но в зверинце так тесно никогда не скучивают животных. Н. В. Тимофеев-Рессовский ехал из Петропавловска в Москву в купе, где было ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕК! Несколько суток он ВИСЕЛ в купе между людьми, ногами не касаясь пола. Потом стали умирать — их вынимали из-под ног…» Кормят хлебом да селедкой — варить-то кашу в поезде некому. Поды стараются не давать — а то конвою придется водить лишний раз на«оправку». Отвратительно в этом поезде общение с «блатарями», которые обирают «политических» и готовы убить, растоптать, унизить. Воры и бандиты — «социально близкие» советской власти, «политические» — чуждые. Сопротивляться блатной банде невозможно: вы замахнетесь — вам всадят нож промеж ребер. Конвой — тоже ворует, не дает пайковый сахар, а хлеб, положенный по разнарядке заключенным, выдает им в обмен на их же вещи.
Пересыльные тюрьмы
Тюрьму не топили — и не только не мерзли, но на верхних нарах лежали раздетые. Выдавливали все стекла в окнах, чтоб не задохнуться. Потому что в камере вместо положенных двадцати человек сидело ТРИ СТА ДВАДЦАТЬ ТРИ! Норму питания не людям давали, а на десятку. Если кто из десятки умрет, его прятали под нары и на него получали норму. « Посуды не было никакой! Баланду во что хочешь бери — в полу, в ладони! Воду цистернами привозили, а разливать не во что, так струей поливают, кто рот подставит — твоя» . Деньги, продукты и вещи у «политических» отбирают блатные. Пи рассказам иногда «58-я» бьет уголовников, но на защиту «социально близких» выступает охрана с огнестрельным оружием. «Но даже новичку, которого пересылка лущит и облупливает — они нужна, нужна! Она дает ему постепенность перехода к лагерю. В один шаг такого перехода не могло бы выдержать сердце человека. В этом мороке не могло бы так сразу разобраться его сознание. Надо постепенно». На пересылке руководители строек или производств, где нужны были рабочие, покупали здоровых и работоспособных заключенных, как рабов. Товар «требовали прогонять перед ними живым и голым». Офицеры выбирали наложниц для себя и своего окружения. Опытные лагерники учили новичков: «С первого шага в лагере каждый будет стараться вас обмануть и обокрасть. Не верьте никому, кроме себя!» Вот, например, выгрузили заключенных из эшелона, и конвой приготовился вести их десять километров до лагеря по рыхлому глубокому снегу. Подъехали сани, кучер предложил подвезти вещи, забрал — и больше его никогда не видели. Но какие люди встречаются на пересылке! Настоящая интеллигенция! И они стараются держаться, не терять привычки к умственной работе. Так, автору представился один из зэков: — Профессор Тимофеев-Рессовский, президент научно-технического общества 75-й камеры. Наше общество собирается ежедневно после утренней пайки около левого окна. Не могли бы вы нам сделать какое-нибудь научное сообщение?
Соловки — Беломор — Колыма…
Соловец, Печора, Воркута — вся северная часть Архипелага рождена была Соловками. Но еще и на Среднем и Южном Урале, в Закавказье, в Центральном Казахстане, в Средней Азии, в Сибири и на Дальнем Во стоке. Беломорканал — одна из самых известных душегубок. Прославили ее как средство «перековки», перевоспитания. Приезжал на строительство, где людей убивали голодом, скученностью и тяжелым трудом, Максим Горький. Ждали, что он расскажет правду. Известен факт, что Горького встречать вышли с газетами, перевернутыми вниз заголовком: знак, что все, что рассказывают об энтузиазме «перековывающихся» ложь. Нашелся молодой человек, который посмел рассказать писатели! обо всех издевательствах над заключенными. После отъезда гостя юношу расстреляли.
А великий правдолюбец написал восхищенную статью о строительстве канала. Этот канал был не нужен. По этому мелкому руслу нельзя было перевозить грузы, людей, сплавлять лес. Колыма: заключенные голодали так, что на ключе Заросшем съели труп лошади, который пролежал в июле более недели, вонял, и весь шевелился от мух и червей. На прииске Утином зэки съели полбочки солидола, привезенного для смазки тачек. Ни выходных, ни праздников, ни своего дома, ни имущества, ни семье. Существуют в лагерях и верные сталинцы. Вот одна из них: «она повязывается в лагере красной и только красной косынкой, хотя ей уже за сорок (таких косынок не носит на заводе ни одна лагерная девчонка и ни одна вольная комсомолка). Никакой обиды за расстрел мужа и за собственные отсиженные восемь лет она не испытывает: «долгий срок исключения не сломил моей воли в борьбе за советскую власть».
Туземный быт
«Тачку катать («машина ОСО, две ручки, одно колесо»). Носилки тискать. Кирпичи разгружать голыми руками (покров кожи быстро снимается с пальцев). Таскать кирпичи на себе «козой» (заспинными носилками). Ломать из карьеров камень и уголь, брать глину и песок. Золотоносной породы накайлить шесть кубиков да отвезти на бутару. Да просто землю копать, просто землю грызть (кремнистый грунт да зимой). Уголек рубить под землею. Можно креозотом пропитывать шпалы (и все тело свое). …Но старше всех работ Архипелага — лесоповал. В годы войны (при военном питании) звали лагерники три недели лесоповала — сухим расстрелом. Этот лес, эту красу земли, воспетую в стихах и в прозе, ты возненавидишь! Ты с дрожью отвращения будешь входить под сосновые и березовые своды!» «Шаламов замечает, что декабристам в Нерчинске был урок в день добыть и нагрузить три пуда руды на человека (сорок восемь килограмм! — за один раз можно поднять!), Шаламову же на Колыме — восемьсот пудов». Большая удача — попасть в «придурки»: рабочие при кухне, парикмахеры, учетчики (словом, на легкую, да просто несмертельную работу). Чтобы избавиться от убийственного труда, некоторые решаются сделать себе «мостырку» : умышленно повредить здоровью (обвариться, сломать ногу, съесть какую-нибудь гадость). Впрочем, заподозрив, что заключенный сделал себе вред нарочно, его н лечить не станут, и участи его не облегчат. За что сажали? За то, что улыбнулся, читая газету «Правда». За чтение Есенина (считалось, что он — контрреволюционный поэт). За то, что на стене висят иконы. За рассказанный анекдот. За то, что на торфоразработках «порицал» жидкий и невкусный суп, а значит, и советскую власть. Сажали и «правоверных» коммунистов, которые и в лагерях верили в правоту «тигра» Сталина. Бороться? Примеры сопротивления единичны. Так, троцкисты объявили голодовку почти на пять месяцев. Но «оппортунистов» кормили насильно (через шланг). И требования голодающих не были выполнены. Нет в русском языке слова гаже, чем «сексоты» (секретные сотрудники), а проще говоря: стукачи, доносчики. В «стукачи» вербуют: если вы — советский человек, то обязаны доносить. А если несоветский — то «мотать второй срок» в нечеловеческих условиях. Из уст в уста передавали случаи невероятных побегов. И даже в то страшное время бывало, что беглецам помогали или хотя бы не выдавали их. Но уж тех беглецов, которых поймали, возвратив на зону и «припаяв» новый срок, бросали в карцер. Часто карцер был просто мокрой ямой, куда швыряли сверху хлеб и рыбу в размокшую от дождей глину. «Блатняки» проигрывают в карты одежду и жизнь — нет, не свои, «политических». На того, кого проиграли, набрасываются и избивают — все остальные сидят молча, будто ничего не видят, сопротивление бесполезно. Урки — не Робин Гуды! «Воровская «романтика» — ложная. Когда нужно воровать у доходяг — они воруют у доходяг! Когда нужно с замерзающего снять последние портянки — они не брезгуют и ими. Их великий лозунг — «умри ты сегодня, а я завтра!» У них свои законы старшинства, по которым их паханы не избираются вовсе, но входя в камеру или в зону, уже сразу признаны за главного. Эти паханы бывают и с сильным интеллектом, всегда же с ясным пониманием блатняцкого мировоззрения и с довольным количеством убийств и грабежей за спиной. Малолетки — несовершеннолетние, отбывающие срок. За кражу, насилие, увечья и убийства можно было судить детей с двенадцатилетнего возраста (58-я статья при этом тоже подразумевалась). И за стрижку колосьев (для пропитания) маленьким детям не давали меньше 8 лет! «И за карман картошки — один карман картошки в детских брючках! — тоже восемь!» Зона быстро «перевоспитывает» малолеток — они превращаются в маленьких наглых хищников. «В их сознании нет никакого контрольного флажка между дозво ленным и недозволенным… Для них то все хорошо, чего они хотят, и то все плохо, что им мешает… Пронять малолеток словами — просто нельзя, человеческая речь вырабатывалась не для них, их уши не впус кают ничего, не нужного им».
Издевательской по сути является попытка воспитывать заключенных: не умолкают громкоговорители на каждом столбе и в каждом бараке. Они обличают отстающих и умеренно хвалят передовиков. Проводятся политбеседы. Над ними все смеются, но про себя — опасаются стукачей. В лагерях гибли крупные ученые. Отец советского космоплавания Королев был, правда, взят на «шарашку» (лагерную научную лабораторию), но как авиационник. Начальство шарашки не разрешило ему заниматься ракетами, и он занимался ими по ночам. Крупный отечественный аэродинамик и чрезвычайно разносторонний научный ум — Константин Иванович Страхович, после этапа из ленинградской тюрьмы был в лагере подсобным рабочим в бане. Через Архипелаг прошли артисты с известными именами: Вадим Козин, Татьяна Окуневская, Зоя Федорова, Лидия Русланова. Лагерь растлевает: «чем больше делаешь людям гадости, тем больше тебя будут уважать». Тем дороже примеры людей, которые не умеют духовно гнуться, — (то люди глубоко религиозные или редкие примеры необыкновенной стойкости и честности. «Безопаснее было при Александре II хранить динамит, чем при Сталине приютить сироту врага народа — однако, сколько же детей таких Мяли, спасли (сами-то дети пусть расскажут). И тайная помощь семьям — была… А кто-то же ушел на Архипелаг и за защиту своих неприметных безвестных сослуживцев».
Сталинские каторга и ссылка. Освобождение
Селили в палатке — в страшные норильские морозы. В палатку на МО человек набивали двести. Вот такая «разумная экономия»: сотня была на работе, а сотня в бараке. На работе строй оцеплял конвой с собаками, их били кому не лень и подбодряли прикладами. По пути в зону могли по прихоти полоснуть автоматной очередью — и никто не спрашивал с солдат за погибших. Двенадцать рабочих часов долбили бутовый камень под полярными норильскими вьюгами. За полсуток — 10 минут обогрева. За счет же двенадцати часов отдыха вели из зоны в зону, строили, обыскивали. Барак был без окон и никогда не проветривался. Ни в уборную, ни в столовую, ни в санчасть заключенные не допускались никогда. На все была или параша, или кормушка. От двенадцати часов камерного «досуга» едва-едва оставались четыре покойных часа для сна. На каторге гнило много разного народу — в частности учителя, которые преподавали в школах во время оккупации. Неужели нужно было оставить детей — маленьких детей! — без грамоты? Около 17 миллионов крестьян разорено, послано на уничтожение, рассеяно по стране без права помнить и называть своих родителей. А верующие? Двадцать лет кряду гнали веру и закрывали церкви.
Вера — чистая, горячая — помогала терпеть. «На всей планете и во всей истории не было режима более злого, кровавого и вместе с тем более лукаво-изворотливого, чем большевистский, самоназвавшийся «советским». «Почему нас так раздражает украинский национализм, желание наших братьев говорить и детей воспитывать, и вывески писать на своей мове? Почему нас так раздражает их желание отделиться? …Мне больно писать об этом: украинское и русское соединяются у меня и в крови, и в сердце, и в мыслях». «Тоже вот и чечены. Тяжелы они для окружающих жителей, говорю по Казахстану, грубы, дерзки, русских откровенно не любят. Но стоило проявить независимость, мужество — расположение чеченов тотчас было завоевано! Когда кажется нам, что нас мало уважают, надо прове рить, так ли мы живем». Чечены в ссылке жили по своим законам, все их боялись. Ссылали крымских татар. «Стройная однообразность! — вот преимущество ссылать сразу нациями! Никаких частных случаев! Никаких исключений, личных протестов! Все едут покорно, потому что: и ты, и он, и я. Едут не только все возрасты и оба пола: едут и те, кто во чреве — и они уже сосланы тем же Указом!» «Кого-то готовился Генералиссимус ссылать в 1953-м году? Евреев ли? Кроме них кого? То ли всю Правобережную Украину? Этого великого замысла мы никогда не узнаем». И вот — свершилось! Умер Сталин! Автор после лагеря был определен в ссылку на поселение, и это было для него счастьем: своя низенькая землянка, возможность писать пьесу и работать преподавателем математики и физики в школе. После XX съезда партии Солженицын написал ходатайство о пересмотре своего дела. Весной стали ссылку снимать со всей пятьдесят восьмой. Однако освобожденных не прописывали в больших городах, и людям умственного труда было трудно найти работу по специальности, да и не только по специальности. Значит, невозможно было получить продовольственные карточки. Где жить? На что жить? Хоть возвращай ся обратно в лагерь. На реабилитированных по-прежнему смотрят с подозрением и презрением. «Освобождение на этот свет мыслилось ведь не таким. Оно рисова лось нам по пушкинскому варианту: «И братья меч вам отдадут» . Но такое счастье суждено редким арестантским поколениям ». «Все осталось позади, да не все. Реабилитирован, а покою нет. Редкая неделя, чтобы сон прошел спокойно, а то все зона снится. Вскакиваешь в слезах или будят тебя в испуге» (из воспоминаний бывшего заключенного). Злодейство тех, кто пытал и допрашивал, кто писал ложные доносы, — не наказано. Хрущевская «оттепель» была недолгой. Журнал «Новый мир» опубликовал повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (о жизни заключенного), и далеко не все приня ли ту правду, что была в ней. А вскоре было издано распоряжение изъять произведение из библиотек.
«В годовщины своего ареста я устраиваю себе «день зэка»: отрезаю утром 650 хлеба, кладу два кусочка сахара, наливаю незаваренного кипятка. А на обед прошу сварить мне баланды и черпачок жидкой кашицы. И как быстро я вхожу в старую форму: уже к концу дня собираю в рот крошки, вылизываю миску». «А еще предстоят на воле бывшим зэкам — встречи. Отцов — с сыновьями. Мужей — с женами. И от этих встреч нечасто бывает доброе. За десять, за пятнадцать лет без нас не могли сыновья вырасти в лад с нами: иногда просто чужие, иногда и враги. И женщины лишь немногие вознаграждены за верное ожидание мужей: столько прожито порознь, все сменилось в человеке, только фамилия прежняя. Слишком разный опыт жизни у него и у нее — и снова сойтись им уже невозможно. Тут — на фильмы и на романы кому-то, а в эту книгу не помещается». Нет, не стал суд праведным. «Архипелаг был. Архипелаг остается. Архипелаг — будет!»
Пересказ первых глав
Известный русский писатель, общественный и политический деятель, опираясь на собственный опыт и воспоминания очевидцев, повествует о так называемом ГУЛАГе — системе лагерей для неугодных советскому режиму граждан, состоявшей из нескольких колоний-поселений и тюрем строго режима. Со слов Солженицына, в произведении нет вымышленных персонажей, а все описываемые им события имели место быть в реальности.
Основную массу заключенных («аборигенов») в лагерях составляли:
- диссиденты;
- воры;
- убийцы;
- предатели родины.
Нередки были случаи, когда ни в чем неповинных жителей Советского Союза отправляли на исправительные работы без суда и следствия, забирая из постели в темное время суток, чтобы соседи оставались в неведении относительно работы карательных органов. Так пропадали целые семьи.
- «Матрёнин двор», краткое содержание по главам рассказа Солженицына
История этих поистине жутких мест берет начало в 1917 году, когда большевики развязали в стране красный террор. Изначально лагеря задумывались как объекты, куда будут отправляться инакомыслящие, троцкисты, белогвардейцы и прочие лица, не приветствующие проводимую государственным аппаратом политику.
После прихода к власти Сталина частыми гостями подобных тюрем стали представители интеллигенции, а также бывшие партийные работники. Среди арестованных было много раскулаченных крестьян, жителей азиатских регионов страны. Прямая дорога в лагерь была обеспечена бежавшим из немецкого плена, полицаям, шпионам и даже безобидным распространителям слухов.
Основанием для ареста чаще всего служила 58-я статья, подразумевавшая уголовную ответственность за контрреволюционную деятельность. По ней могли лишить свободы на срок от 10 до 25 лет.
По мнению очевидцев, диктатура советской власти в первую очередь преследовала цель подавления воли человека, а доказательство вины отходило на второй план. Для этого следователи не гнушались всевозможными пытками. Следственные протоколы составлялись так, что попавший в поле зрения сотрудников НКВД человек, сам того не желая, тянул за собой других.
Чтобы никого не подставить, Солженицын подписал обвинительное заключение, из-за которого он, собственно, и попал в ГУЛАГ.
Писателю очень повезло, поскольку вплоть до 1947 года обвиненный по 58-й статье мог быть приговорен к высшей мере наказания — расстрелу, но он отделался лишь восьмью годами заключения и вечной ссылкой.
Описание жизни «аборигенов»
Закон о принудительных работах вступил в силу в 1918 году. С тех пор постояльцев тюрем стали использовать в качестве бесплатной рабочей силы. Положение зеков стало еще более незавидным после того, как в стране стартовали пятилетки, призванные в короткий срок увеличить экономические показатели СССР. До 1930 года общественно полезным трудом занималось приблизительно 40% сидельцев.
Лишенные нормальной пищи и полноценного сна, зеки работали по 12−14 часов в сутки. На стройках ежедневно гибло большое количество народа. Отдельно нужно упомянуть про лагерную медчасть. Если до 1932 года там еще работали врачи, после — одни лишь могильщики.
Живыми из лагеря выходили единицы. Сбежать оттуда было практически невозможно. Жители окрестных населенных пунктов не сомневались в виновности заключенных, поэтому, увидев беглеца, сразу же докладывали властям, а не пытались его укрыть. Кроме того, за поимку такого авантюриста полагалось неплохое вознаграждение.
На вечно голодных «аборигенов» воздействовали с помощью «котловки» — распределения пайка в соответствии с выполненной нормой. Когда такая методика перестала давать результат, были образованы бригады. Бригадир, проваливший план, отправлялся в карцер. Все это автор ощутил на своей шкуре в лагере Новый Иерусалим, куда был этапирован в 1945 году.
Стоит отметить, что женщины-заключенные легче переносили тюремные условия, нежели мужчины, а в лагерях быстрее отправлялись на тот свет. Беременных отправляли в особые лагпункты. Как только мать переставала кормить малыша грудью, ее забирали обратно в лагерь, а ребенок попадал в детский дом.
Разумеется, в местах лишения свободы было распространено стукачество. Тот, кто заключил сделку с тюремной администрацией, регулярно доносил на товарищей.
«Придурками» на зоне называли тех, кто сумел неплохо устроиться и всегда был сыт и чист. Среди таких счастливчиков были повара, парикмахеры, фельдшеры, кладовщики.
«Архипелаг ГУЛаг»
Архипелаг ГУЛаг — это система лагерей, раскинувшаяся по всей стране. «Аборигенами» этого архипелага становились люди, прошедшие через арест и неправый суд. Людей арестовывали, в основном, по ночам, и полураздетых, растерянных, не понимающих своей вины, бросали в страшную мясорубку лагерей.
История Архипелага началась в 1917 году с объявленного Лениным «Красного террора». Это событие стало «истоком», от которого лагеря наполнились «реками» невинно осуждённых. Сначала сажали только инопартийцев, но с приходом к власти Сталина грянули громкие процессы: дело врачей, инженеров, вредителей пищевой промышленности, церковников, виновников смерти Кирова. За громкими процессами скрывалось множество негласных дел, пополняющих Архипелаг. Кроме того, арестовывалось множество «врагов народа», в ссылку попадали целые национальности, а раскулаченных крестьян ссылали деревнями. Война не остановила эти потоки, напротив, они усилились за счёт обрусевших немцев, распространителей слухов и людей, побывавших в плену или тылу. После войны к ним добавились эмигранты и настоящие предатели — власовцы и казаки-красновцы. Становились «аборигенами» Архипелага и те, кто его наполнял — верхи партии и НКВД периодически прореживались.
Основой всех арестов служила Пятьдесят Восьмая статья, состоящая из четырнадцати пунктов, со сроками заключения 10, 15, 20 и 25 лет. Десять лет давали только детям. Целью следствия по 58-ой было не доказать вину, а сломить волю человека. Для этого широко применялись пытки, которые ограничивались только фантазией следователя. Протоколы следствия составлялись так, что арестованный невольно тянул за собой других. Прошёл через такое следствие и Александр Солженицын. Чтобы не навредить другим, он подписал обвинительное заключение, обрекающее на десятилетнее заключение и вечную ссылку.
Самым первым карающим органом стал Революционный Трибунал, созданный в 1918 году. Его члены имели право расстреливать «предателей» без суда. Он превратился в ВЧК, затем — во ВЦИК, из которого и родилось НКВД. Расстрелы продолжались недолго. Смертная казнь была отменена в 1927 и оставлена только для 58-ой. В 1947 году Сталин заменил «высшую меру» на 25 лет лагерей — стране требовались рабы.
Самый первый «остров» Архипелага возник в 1923 году на месте Соловецкого монастыря. Затем появились ТОНы — тюрьмы особого назначения и этапы. Люди попадали на Архипелаг разными способами: в вагон-заках, на баржах, пароходах и пешими этапами. В тюрьмы арестованных доставляли в «воронках» — фургончиках чёрного цвета. Роль портов Архипелага играли пересылки, временные лагеря, состоящие из палаток, землянок, бараков или участков земли под открытым небом. На всех пересылках держать «политических» в узде помогали специально отобранные урки, или «социально близкие». Солженицын побывал на пересылке Красная Пресня в 1945 году.
Эмигранты, крестьяне и «малые народы» перевозили красными эшелонами. Чаще всего такие эшелоны останавливались на пустом месте, посреди степи или тайги, и осуждённые сами строили лагерь. Особо важные заключённые, в основном учёные, перевозились спецконвоем. Так перевозили и Солженицына. Он назвался ядерным физиком, и после Красной Пресни его перевезли в Бутырки.
Закон о принудительных работах был принят Лениным в 1918 году. С тех пор «аборигенов» ГУЛага использовали как бесплатную рабочую силу. Исправительно-трудовые лагеря были объединены в ГУМЗак (Главное Управление Мест Заключения), и которого и родился ГУЛаг (Главное Управление Лагерей). Самыми страшными местами Архипелага были СЛОНы — Северные Лагеря Особого Назначения — в число которых входили и Соловки.
Ещё тяжелее стало заключённым после введения пятилеток. До 1930 года работало только около 40% «аборигенов». Первая пятилетка положила начало «великим стройкам». Магистрали, железные дороги и каналы заключённые строили голыми руками, без техники и денег. Люди работали по 12−14 часов в сутки, лишённые нормальной еды и тёплой одежды. Эти стройки унесли тысячи жизней.
Без побегов не обходилось, однако бежать «в пустоту», не надеясь на помощь, было практически невозможно. Население, живущее вне лагерей, практически не знало, что происходит за колючей проволокой. Многие искренне верили, что «политические» на самом деле виновны. Кроме того, за поимку сбежавших из лагеря неплохо платили.
К 1937 году Архипелаг разросся на всю страну. Лагеря для 38-ой появились в Сибири, на Дальнем востоке и в Средней Азии. Каждым лагерем управляли два начальника: один руководил производством, другой — рабочей силой. Основным способом воздействия на «аборигенов» была «котловка» — распределение пайка согласно выполненной норме. Когда «котловка» перестала помогать, были созданы бригады. За невыполнение плана бригадира сажали в карцер. Всё это Солженицын в полной мере испытал в лагере Новый Иерусалим, куда попал 14 августа 1945 года.
Жизнь «аборигена» состояла из голода, холода и бесконечной работы. Основной работой для заключённых служил лесоповал, который в годы войны называли «сухим расстрелом». Зеки жили в палатках или землянках, где невозможно было высушить мокрую одежду. Эти жилища часто обыскивали, а людей внезапно переводили на другие работы. В таких условиях заключённые очень быстро превращались в «доходяг». Лагерная санчасть в жизни заключённых практически не участвовала. Так, в Буреполомском лагере в феврале каждую ночь умирало 12 человек, а их вещи опять шли в дело.
Женщины-заключённые переносили тюрьму легче, чем мужчины, а в лагерях умирали быстрее. Самых красивых брало себе лагерное начальство и «придурки», остальные шли на общие работы. Если женщина беременела, её оправляли в специальный лагпункт. Мать, закончившая кормить грудью, отправлялась назад в лагерь, а ребёнок попадал в детский дом. В 1946 году были созданы женские лагеря, а женский лесоповал отменён. Сидели в лагерях и «малолетки», дети до 12 лет. Для них тоже существовали отдельные колонии. Ещё одним «персонажем» лагерей был лагерный «придурок», человек, который сумел получить лёгкую работу и тёплое, сытое местечко. В основном, они и выживали.
К 1950 году лагеря наполнились «врагами народа». Встречались среди них и настоящие политические, которые даже на Архипелаге устраивали забастовки, к сожалению, безрезультатные — их не поддерживало общественное мнение. Советский народ вообще ничего не знал, на этом и стоял ГУЛаг. Некоторые заключённые, однако, сохраняли верность партии и Сталину до последнего. Именно из таких ортодоксов получались стукачи или сексоты — глаза и уши ЧК-КГБ. Пытались завербовать и Солженицына. Он подписал обязательство, но доносительством не занимался.
Человек, доживший до конца срока, на волю попадал редко. Чаще всего он становился «повторником». Заключённым оставалось только бежать. Пойманные беглецы наказывались. Исправительно-трудовой кодекс 1933 года, который действовал до начала 60-х, запрещал изоляторы. К этому времени были изобретены другие виды внутрилагерных наказаний: РУРы (Роты Усиленного Режима), БУРы (Бригады Усиленного Режима), ЗУРы (Зоны Усиленного Режима) и ШИзо (Штрафные Изоляторы).
Каждую лагерную зону непременно окружал посёлок. Многие посёлки со временем превратились в большие города, такие как Магадан или Норильск. Прилагерный мир населяли семьи офицеров и надзирателей, вохра, и множество различных авантюристов и проходимцев. Несмотря на бесплатную рабсилу, лагеря стоили государству очень дорого. В 1931 году Архипелаг был переведён на самоокупаемость, но из этого ничего не вышло, поскольку охранникам надо было платить, а начальникам лагерей — воровать.
На лагерях Сталин не остановился. 17 апреля 1943 года он ввёл каторгу и виселицу. Каторжные лагпункты создавались при шахтах, и это был самый страшный труд. Осуждались на каторгу и женщины. В основном, каторжанами становились предатели: полицаи, бургомистры, «немецкие подстилки», но раньше они тоже были советскими людьми. Разница между лагерем и каторгой стала исчезать к 1946 году. В 1948 году был создан некий сплав лагеря и каторги — Особые Лагеря. В них сидела вся 58-ая. Заключённых называли по номерам и давали самую тяжёлую работу. Солженицыну достался особый лагерь Степной, затем — Экибастузский.
Восстания и забастовки заключённых случались и в особлагерях. Самое первое восстание произошло в лагере возле Усть-Усы зимой 1942 года. Волнение возникали потому, что в особлагерях были собраны только «политические». Сам Солженицын тоже участвовал в забастовке 1952 года.
Каждого «туземца» Архипелага после окончания срока ждала ссылка. До 1930 года это был «минус»: освобождённому можно было выбирать место жительства, за исключением некоторых городов. После 1930 года ссылка стала отдельным видом изоляции, а с 1948 она стала прослойкой между зоной и остальным миром. Каждый ссыльный в любой момент мог снова оказаться в лагере. Некоторым сразу давали срок в виде ссылки — в основном, раскулаченным крестьянам и малым нациям. Солженицын оканчивал свой срок в Кок-Терекском районе Казахстана. Ссылку с 58-ой начали снимать только после XX съезда. Освобождение тоже трудно было пережить. Человек менялся, становился чужим для своих близких, и должен был скрывать своё прошлое от друзей и сослуживцев.
История Особых лагерей продолжилась и после смерти Сталина. В 1954 году они слились с ИТЛ, но не исчезли. После освобождения Солженицын начал получать письма от современных «туземцев» Архипелага, которые убедили его: ГУЛаг будет существовать, пока существует создавшая его система. Пересказала Юлия Песковая
Разрастание сети лагерей
Каждая лагерная зона была непременно окружена поселком. Некоторые населенные пункты со временем разрастались, превращаясь в крупные города, такие как Норильск или Магадан. Неподалеку от лагерей жили офицеры и надзиратели со своими семьями. Несмотря на бесплатную рабочую силу, содержание таких зон составляло весьма внушительную статью расходов.
В 1931 году архипелаг перевели на самоокупаемость, однако финансовая ситуация от этого коренным образом не изменилась, так как охранники нуждались в жаловании, а начальники — в возможности украсть лишнее.
С 1943 года преступников и врагов народа, помимо лагеря, теперь могла ждать каторга или виселица. Каторжные лагпункты находились при шахтах, и оказаться там было смерти подобно. Самым страшным трудом, какой только можно придумать, в основном занимались:
- полицаи;
- бургомистры;
- «немецкие подстилки».
С 1948 года страх на заключенных наводил своеобразный симбиоз лагерной зоны и каторги — Особые Лагеря.
Туда попадали осужденные по 58-й статье. Солженицыну довелось мотать срок сначала в особом лагере Степном, а затем — в Экибастузском.
Содержание финальной части
Мало кто из сидельцев имел силы и желание вдаваться в философские рассуждения и думать о высоком, не говоря уже о том, чтобы написать на листке бумаге то, что тревожило его душу. Все мысли были заняты тем, где бы достать корку хлеба. Духовное разложение не коснулось лишь тех, кто до попадания в лагерь успел получить соответствующее воспитание и образование.
Умственная работа помогала заключенным не обращать внимания на то, какие метаморфозы происходят с телом. Тем не менее хранить свои рукописи, если это не хвалебные оды «вождю народов», было крайне опасно — приходилось учить тексты наизусть.
Всем отсидевшим и сумевшим выжить в архипелаге светила бессрочная ссылка, что для многих арестантов было равносильно спасению, поскольку бывших зэков зачастую отказывались принимать родственники и близкие, приходилось врать про свое прошлое, устроиться на приличную работу было практически невозможно.
В постоянном напряжении находились и вольные люди. Страх за себя и близких, отсутствие гражданских прав и ущемление свободы способствовали распространению такого понятия в обществе, как стукачество. Говоря кратко, ложь и предательство стали верными спутниками, гарантирующими безопасность.
Многие надеялись, что после смерти Сталина лагеря, покалечившие огромное количество человеческих судеб, навсегда исчезнут, но этого не произошло. После амнистии Солженицыну стали приходить письма от бывших заключенных, которые убедили его, что ГУЛАГ останется до тех пор, пока существует породившая его система.
Роман, над созданием которого писатель трудился, уже будучи освобожденным, изобилует огромным количеством шокирующих воображение сведений о жертвах сталинских лагерей. Впрочем, анализ архивных документов показывает, что приведенные писателем цифры, в том числе общее число репрессированных, сильно преувеличены, а некоторые исторические факты искажены.
Прежде чем начинать читать «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, следует ознакомиться с оглавлением книги, чтобы выяснить, на каких страницах особенно следует заострить внимание.
Краткое содержание
Часть 1. Тюремная промышленность
Глава 1. Арест
В сторону Архипелага «ежечасно летят самолеты, плывут корабли, гремят поезда». Люди сюда попадают по-разному, в зависимости от такого, какая роль им уготована. Управляющие Архипелагом приезжают прямиком «через училища МВД», охранники – по призыву через военкоматы, а те, кому суждено умереть – «должны пройти непременно и единственно – через арест».
Глава 2. История нашей канализации
В сталинскую эпоху тюремная канализация трижды распиралась до предела. Это были три огромных потока арестованных – в 29-30-х годах, в 37-38-х годах и в 44-46-х годах.
Однако началось наполнение этой смердящей канализации гораздо раньше. Первый удар пришелся по кадетам в 1917 году, когда Ленин провозгласил идею «очистки земли российской от всяких вредных насекомых». Вскоре к арестованным и расстрелянным без суда и следствия кадетам присоединились эсеры, социал-демократы и представители интеллигенции.
Продразверстка 1919 года встретила «повсюдное сопротивление деревни», и в течение двух лет не иссякал поток арестованных крестьян.
Начиная с 1922 года под прицелом оказалась церковь, и в ходе работы по борьбе с контрреволюцией были арестованы многие церковнослужители, начиная с митрополитов и заканчивая диаконами.
В 20-х годах активно велись поиски и аресты белых офицеров и их семей, бывших чиновников, раскулаченных, «вредителей сельского хозяйства».
В 1937 году был нанесен мощный удар по руководству партии, военного командования и верхам самого НКВД. Универсальной мерой определения вины стала 58 статья, содержавшая 14 пунктов, по которым могли арестовать любого человека.
В годы Великой Отечественной войны потоки арестованных увеличились за счет организаторов паники, немцев, живших в СССР, пленных и тех, кто побывал на оккупированных территориях.
В послевоенные годы арестовывали «детей врагов народа», а также «повторников» – несчастных, уже переживших 10 лет ГУЛАГа
Глава 3. Следствие
Следствие по 58-й статье всегда преследовало единственную цель – безвозвратно сломить человека, подавить его волю и выпустить «ужe гoтoвым тузeмцeм Apxипeлaгa». Для этого применялись самые жестокие, самые изощренные пытки, которые были бы более уместны во времена Святой Инквизиции, нежели в просвещенном 20 веке.
Глава 4. Голубые канты
От следователей Голубого Заведения требовалось «только четкое исполнение директив и бессердечность к страданиям». Одной из любимых поговорок Голубых кантов была такая – «Был бы человек – а дело создадим!». Но даже неприкосновенные Органы периодически очищались, и их руководители кончали жизнь столь же печально, как и тысячи заключенных.
Глава 5. Первая камера – первая любовь
Среди арестованных на особом счету всегда находится первая камера, «в которой ты встретил себе подобных, с обреченною той же судьбой». Она является мощным разделителем человеческой жизни ДО и ПОСЛЕ.
Глава 6. Та весна
1945 год стал годом русских пленников, которых расчетливая Родина предала, «и притом ТРИЖДЫ». В первый раз предательство свершилось на поле сражения, когда руководство страны «сделало все, что могло, для проигрыша войны». Во второй раз Родина предала, «покидая подохнуть в плену». И третье, наиболее гнусное предательство свершилось после войны. Родина-мать заманила пленных в свои объятия, «накинув удавку уже на границе». Подобная подлость еще не имела примеров в истории страны – «предать своих воинов и объявить их же предателями».
Глава 7. В машинном отделении
ОСО – Особое Совещание – «оказалось самой удобной котлетной машинкой». Оно не давало человеку судебный приговор, но свободно лишало его имущества, званий и наград, права переписки. Человек будто исчезал с лица земли, и некуда и некому было пожаловаться. ОСО подчинялось «только министру внутренних дел, Сталину и сатане».
Глава 8. Закон-ребенок
Несмотря на то, что в стране были суды, «параллельно им и независимо от них шла сама собой внесудебная расправа». Этот официальный термин впервые появился в 1918 году, и с тех пор долгое время оставался популярным. Внесудебная расправа осуществлялась рабочими и крестьянскими Революционными Трибуналами, которые создавались для немедленной расправы с агитаторами и дезертирами.
Глава 9. Закон мужает
В начале 20-х годов самыми громкими процессами оказались следующие: процесс Главтопа, касавшийся инженеров, Московский церковный процесс, Петроградский церковный процесс, процесс эсеров.
Глава 10. Закон созрел
Ленин видел серьезную проблему в прогнившей буржуазной интеллигенции. Для ее ликвидации была применена «высылка за границу вместо расстрела», и в конце 1922 года «около трехсот виднейших русских гуманитариев» были отправлены в Европу. Вплоть до 1931 года ко многим громким делам имел прямое отношение Николай Иванович Бухарин. Однако открытые процессы были слишком хлопотны и затратны, и Сталин отказался от них, а 1938 году Бухарин был расстрелян.
Глава 11. К высшей мере
В России смертная казнь «имeeт зубчaтую иcтopию». В 1917 году она была отменена, но уже год спустя – восстановлена «кaк нoвaя эpa кaзнeй». Далеко не всегда смертниками были люди, совершившие тяжкое преступление – «в cмepтныx кaмepax пepecидeлa тьмa caмыx cepыx людeй зa caмыe pядoвыe пocтупки». Смертные камеры образца 1937 года представляли собой страшное зрелище. В одиночную камеру набивали до двадцати восьми смертников, которые стояли плотно друг к другу, не имея возможности даже просто поднять руку – «и тaк cдaвлeны oни нeдeли и MECЯЦЫ», страдая от голода, холода, страшной духоты и отсутствия медицинской помощи.
Глава 12. Тюрзак
К 1938 году были официально подтверждены новые термины: тюрзак (тюремное заключение) и ТОН (тюрьма особого назначения).
После революции отношение к голодовкам заключенных резко изменилось – если раньше арестанты путем отказа от пищи могли вытребовать некие льготы, то «c 30-x гoдoв пepecтaли пpинимaть узaкoнeнныe зaявлeния o гoлoдoвкax».
До 1931-33 годов питание в тюрьмах было еще относительно приличным, но после резко ухудшилось. С 1947 года постоянный голод стал привычным состоянием для заключенных. Отсутствие солнечного света, холод, дефицит свежего воздуха, запрет на свидания с родственниками – вот неполный перечень «прелестей» тюрзака. Однако пребывание в ТОНах было настоящим курортом, ибо после них начинались этапы.
Часть 2. Вечное движение
Глава 1. Корабли Архипелага
«От Берингова пролива и почти до Босфорского» разбросаны острова Архипелага. Для перевозки невидимых невольников существуют «крупные порты – пересыльные тюрьмы», порты помельче – лагерные пересыльные пункты. Для перевозки арестантов созданы специальные «стальные закрытые корабли вагон-заки», которые ходят по расписанию. Эта система создавалась десятки лет.
Вагон-зак представляет собой обыкновенный вагон, в котором купе для заключенных отделены от коридора решеткой. В каждое купе набивается по 22 человека – и это далеко не предел. На протяжении все дороги, которая занимает до трех недель, арестантов кормят «только селедкой или сухою воблой» и не дают воды.
Но самым страшным является смешение политических заключенных с блатарями, у которых жест «“глаза выколю, падло!” – вся философия их и вера».
Глава 2. Порты Архипелага
Старожилы ГУЛАГа могу припомнить несколько десятков таких пересылок. Всех их объединяет долгое ожидание под дождем или на солнцепеке, унизительный обыск с раздеванием, зловонные уборные, холодные бани, темные и сырые камеры, сырой, почти жидкий хлеб и несъедобная баланда. На пересылках люди могут оставаться месяцами. Это тяжело, но новичкам пересылка очень нужна – она «лущит и облупливает», помогает приспособиться к жизни в лагере.
Глава 3. Караваны невольников
В 30-х годах, когда арестованных было особенно много, их привозили на Архипелаг красными эшелонами, которые шли в пустоту – там, где они остановятся, тут же «подымается из моря, степного или таежного, новый остров Архипелага».
Лодочные этапы имели свою специфику – «в корытную емкость баржи сбрасывались люди, и там лежали навалом и шевелились, как раки в корзине». Сверху их охраняли часовые. Выбросив в тундру, таких арестантов переставали кормить, оставляя «умирать наедине с природой».
Были также и пешие этапы – в день заключенным приходилось преодолевать расстояние до 25 километров.
Глава 4. С острова на остров
Изредка арестантов перевозят в одиночку, так называемым спецконвоем. Этот самый комфортный вид перевозки достается «по назначению высоких персон».
В Архипелаге есть «крохотные райские острова», где всегда тепло, сытно, а «работа умственная и сто раз секретная». Арестант мог надеяться на чудо и выжить в условиях Архипелага только в том случае, если он отбывал срок на одном из таких островков.
Часть 3. Истребительно-трудовые
Глава 1. Персты Авроры
«Архипелаг родился под выстрелы Авроры», когда новым руководством страны было принято решение о смене армии, полиции, судов и тюрем. 6 июля 1918 года, после успешного подавления мятежа левых эсеров, был заложен фундамент будущего Архипелага. Необходимо было обеспечить защиту молодой республике, и наиболее подходящим вариантом стало создание концентрационных лагерей.
После окончания гражданской войны все места заключения были объединены в Главное управление мест заключения – ГУМЗак. Затем его переименовали в ГУИТУ – Главное управление исправительно-трудовых учреждений, и только потом – в ГУЛаг.
Глава 2. Архипелаг возникает из моря
В 1923 году из Соловецкого монастыря изгнали монахов, и в опустевшем здании были основано Управление Соловецких Лагерей Особого Назначения – УСЛОН. В качестве наказания в СЛОНе использовали подручные средства. Летом арестантов привязывали к деревьям, на съедение комарам. В карцерах нужно было целый день просидеть на жердях, толщиной с руку. Работа без отдыха на сильном морозе, когда из одежды – мешок с отверстиями для головы и рук.
Глава 3. Архипелаг дает метастазы
Начиная с 1928 года лагерные пункты СЛОНа стали уверенно завоевывать новые территории, продвигаясь по Русскому северу. Стали появляться новые пути сообщения, строиться железнодорожные ветки. Исторически сложилось, что «для первой великой стройки Архипелага» был выбран Беломорканал. Сталин нуждался в великой, и непременно срочной стройке, и он ее получил. На строительство канала было отведено 20 месяцев и «ни копейки валюты». Не было элементарной техники, и все делалось руками сотен тысяч заключенных.
Глава 4. Архипелаг каменеет
К 1937 году Архипелаг еще более укрепился. Были запрещены трудколлективы, свидания с родственниками, профтехкурсы для заключенных, и даже трупы не выдавались для похорон. Любая связь с внешним миром была прервана. Внутренней лагерной полицией стали представители блатных и шпаны, которые безнаказанно измывались над арестантами 58-й статьи.
«С первых дней войны прекратили освобождение» 58-й статьи, началось накручивание вторых сроков, питание стало непомерно скудным.
Глава 5. На чем стоит Архипелаг
Архипелаг был рожден от экономической потребности. Новое государство, которое стремилось «окрепнуть в короткий срок», нуждалось в неприхотливой и бесплатной рабочей силе, не нуждающейся в семьях, образовании, медицинском обслуживании. Заполучить такую силу можно было, лишь «глотая своих сыновей». Теоретическое обоснование было простым и логичным – ежедневная тяжелая работа по 12-14 часов в сутки гуманна и «ведет к его исправлению».
Глава 6. Фашистов привезли
Для арестантов 58-й статьи была придумана кличка, «очень одобренная начальством» – «фашисты». Иногда их переводили в лагеря, где в бараках стояли только голые вагонки, без матрацев, подушек и белья. Весь свой скромный скарб нужно было носить на себе, иначе непременно украдут. Подъем – в начале пятого утра, завтрак – баланда из крапивы без капли жира и даже соли.
Глава 7. Туземный быт
Вся жизнь каждого туземца Архипелага сводится к бесконечной работе, холоду, голоду и хитрости. Отдельного внимания заслуживает и лагерная санчасть. Если до 1932 года в ней еще работали медики, то после – исключительно могильщики. Медицинская помощь не оказывалась членовредителям, и даже тяжелобольных не освобождали от работы. В санчасти нет «ни белья, ни медикаментов». Освобождением от этого ужаса является только смерть.
Глава 8. Женщина в лагере
Удивительно, но женщины переносили следствие легче, чем мужчины. Они и от голода страдали не так сильно – выяснилось, что «равная для всех тюремная пайка и тюремные испытания оказываются для женщин в среднем легче». А вот лагерная жизнь становилась для них сущим испытанием. Сразу по приезду в лагерь местные аристократы «разглядывают раздетых женщин как товар», но для многих из них, особенно по 58-й статье, «этот шаг непереносимее смерти».
Рождение ребенка давало женщине некоторое послабление от работ на период кормления. Затем ребенка отбирали в детский дом, а мать отправляли по этапу. Работа никогда не делилась на женскую и мужскую – привычным явлением был тяжкий труд женщин на лесоповале.
Глава 9. Придурки
Придурками на Архипелаге называли тех, кто «сумел не разделить общей обреченной участи». Такими счастливчиками оказывались повара, кладовщики, парикмахеры, фельдшеры, врачи, инженеры, бухгалтера. Они всегда были сыты, чисто одеты и обуты.
Глава 10. Вместо политических
58-ая статья перестала быть «политической», став статьей контрреволюционеров, то есть «врагов народа». Сажали простой народ за малейшую провинность. Доносы стали привычным делом.
Глава 11. Благонамеренные
Среди политзаключенных были те, для кого «коммунистическая вера была внутренней, иногда единственным смыслом оставшейся жизни». Как правило, такие люди не занимали высоких постов на воле, и не кичились своими политическими взглядами.
Но были и те, кто всячески выставлял свою идеологическую убежденность. До ареста они занимали высокие посты, и в лагере им приходилось тяжелее всего.
Глава 12. Стук – стук – стук
Ушами и глазами ЧК-КГБ были стукачи, но поначалу «они названы были по-деловому: секретные сотрудники». Очень быстро их официальное название сократилось – так появились сексоты. На Архипелаге были свои разграничения: в тюрьме таких людей называли наседками, а в лагере – стукачами. Стать им было проще простого – достаточно было немного надавить, пригрозить или пообещать, и человек, без того надломленный, соглашался на что угодно.
Глава 13. Сдавши шкуру, сдай вторую!
Потоки арестантов, уже оказавшихся во власти Архипелага, не находят успокоения. Зачастую они еще раз проходят процедуру повторных следствий. Вторые сроки были особенно популярны в 1937-1938 годах, а также во время войны. Чтобы не оказаться на линии фронта, лагерные бонзы «раскрывали» страшные преступления и заговоры, тем самым обеспечивая себе теплое, а главное – безопасное место.
Глава 14. Менять судьбу!
Выстоять «в этом диком мире – невозможно», и единственным средством к спасению оставался побег. Однако и на него решались немногие: кто-то надеялся на амнистию, у кого-то банально не было сил из-за постоянного голода, кто-то смирился со своей горькой участью. Преградой становилась и беспощадная география Архипелага.
Глава 15. ШИзо, БУРы, ЗУРы
Вплоть до начала 60-х исправительно-трудовой кодекс запрещал изоляторы. Большой популярностью пользовались иные виды наказаний на территории лагеря: БУРы (бригады усиленного режима), ЗУРы (зоны усиленного режима) и ШИзо (штрафные изоляторы). БУР представлял собой обычный барак, огороженный колючей проволокой. Провинившихся арестантов- верующих, особо упрямых, пойманных беглецов – определяли в ЗУРы, где их ждала самая тяжелая работа и уменьшенная пайка. Но страшнее всего было попасть в ШИзо – холодный, темный и сырой, где в день выдавалось 200-300 г несъедобной пищи.
Глава 16. Социально-близкие
Все это не распространялось на убийц, насильников и воров, чей девиз был «Умри ты сегодня, а я завтра!». При этом за государственную кражу, будь то «три картофелины из колхоза» давали срок 10 лет, а за ограбление квартиры – до одного года. Подобная мера сталинской власти как бы давала им понять – «воруй не у меня! воруй у частных лиц!».
Глава 17. Малолетки
Немалую часть всех арестантов Архипелага составляли малолетки. Подростков судили «за кражу, насилие, увечья и убийства» с двенадцатилетнего возраста. В 1935 году указом Сталина этих детей нужно было «судить НА ВСЮ КАТУШКУ кодекса», вплоть до расстрела. Даже в том случае, если преступление было совершено «не умышленно, а по неосторожности».
Глава 18. Музы в ГУЛаге
Перевоспитание в лагерях происходит очень активно, но только не «казёнными средствами через КВЧ» – культурно-воспитательной части. Все, что оставалось ее сотрудникам – организовывать самодеятельность, да раздавать письма. Перевоспитание же происходило «под влиянием друг друга и обстоятельств».
Глава 19. Зэки как нация
Как показывает практика, зэки «являются совсем иным биологическим типом по сравнению с homo sapiens». Жизнь на Архипелаге настолько сильно отличается от привычной человеческой жизни, что «предлагает человеку или немедленно приспособиться или немедленно умереть». Те, кто приспосабливается, редко возвращаются в свое исходное состояние.
Глава 20. Псовая служба
Недаром начальников Архипелага сравнивают с псами – «служба их – та же, что у охранных собак, и служба их связана с собаками». Всех их объединяют общие черты: чрезмерная спесь, самодурство, тупость, жадность, жестокость. Если у лагерных надзирателей изредка проскальзывали человеческие черты, то среди офицеров – никогда.
Глава 21. Прилагерный мир
Ни одна лагерная зона не может существовать сама по себе – «близ неё должен быть посёлок вольных». Одни из них быстро исчезали, другие – разрастались в крупные города (Братск, Норильск, Магадан, Балхаш). Прилагерные зоны – места жительства лагерных офицеров и надзирателей с семьями, бывших зэков, приблудных авантюристов.
Глава 22. Мы строим
Архипелаг имел для государства большое значение с политической точки зрения. Однако экономически он был совершенно не выгоден – мало того, что ГУЛаг не самоокупался, так он еще требовал от государственной казны регулярных вложений.
Часть 4. Душа и колючая проволока
Глава 1. Восхождение
Исстари повелось, что преступнику необходимо наказание, чтобы он мог раскаяться и очистить собственную душу. Однако для блатных «их преступления для них не укор, а доблесть», а у остальных и не было никакого состава преступления. Попав в ГУЛаг, каждый стремился к одному – выжить, и к этой заветной цели каждый шел своей дорогой.
Глава 2. Или растение?
Подавляющее большинство заключенных не имело сил и желания размышлять о высоком – все их мысли были заняты хлебом. Духовно не разлагались только те, кто до ареста имел соответствующее воспитание.
Глава 3. Замордованная воля
Не ведали покоя и вольные люди. Постоянный страх за себя и близких, бесправность и беспомощность стали причиной развития такого понятия в свободном социуме как стукачество. Предательство и ложь стали верными спутницами, обеспечивавшими безопасность.
Глава 4. Несколько судеб
В данной главе автор приводит биографии некоторых арестантов.
Часть 5. Каторга
Глава 1. Обреченные
«В апреле 1943-го года», спустя 26 лет после отмены каторги, Сталин вновь ее ввел. Первая каторга на Воркуте была откровенной душегубкой, и предназначалась только для того, чтобы « обреченным мучиться дольше и перед смертью еще поработать». В каторжных лагерях находились и женщины.
Глава 2. Ветерок революции
В послевоенное время «двадцатипятилетние сроки создавали новое качество в арестантском мире» – люди были выхолощены, им нечего было терять, и со временем «свободное, уже нестеснённое, неугрожаемое» стало за арестантами. Оказалось, что можно жить в тюрьме и так – «драться? огрызаться? громко говорить то, что думаешь?».
Глава 3. Цепи, цепи…
Однако «ветерок перемен» дул только на пересылках. За высокие заборы особых лагерей он не задувал. Здесь была усиленная охрана, жесточайшая дисциплина и наказание в виде тугих наручников за малейшую провинность. Заключенным присваивались номера, и они должны были откликаться только на них, позабыв свое имя и фамилию.
Глава 4. Почему терпели?
Безусловно, и в царской России наказывали недовольных властью, но делали это сравнительно гуманно. И даже среди декабристов было повешено только пять офицеров, а остальные сосланы на каторгу, в то время как солдаты были прощены. Возможно ли было такое наказание при Сталине?
Глава 5. Поэзия под плитой, правда под камнем
Умственная работа очень помогала арестантам 58-й статьи не замечать, какие метаморфозы происходили с телом. Однако хранить свои работы, если это «не поэма о Сталине», было невозможно – приходилось заучивать все наизусть.
Глава 6. Убежденный беглец
Убежденный беглец – «это тот, кто ни минуты не сомневается, что человеку жить за решёткой нельзя». Все его мысли заняты только предстоящим побегом, правила которого достаточно просты. Одному бежать труднее, но надежнее – никто не выдаст. Сбежать с объекта легче, чем с жилой зоны. Для успешного побега необходимо знать географию и народ окружающей местности.
Глава 7. Белый котенок
Рассказ о побеге Георгия Тэнно.
Глава 8. Побеги с моралью и побеги с инженерией
На побеги из ИТЛ надзиратели смотрели как «явление стихийное, как бесхозяйственность, неизбежную в слишком обширном хозяйстве». Иначе обстояло дело в Особых лагерях, где каждый побег воспринимался как «переход госграницы крупным шпионом». Усиленная, вооруженная до зубов охрана, километры колючей проволоки, выкопанные рвы значительно осложняли побеги из Особлагерей, но даже здесь они случались.
Глава 9. Сынки с автоматами
Поначалу туземцев Архипелага охраняли красноармейцы, затем – самоохранники, запасники-старики. Но после пришли «молодые ядрёные мальчики, рожденные в первую пятилетку, не видавшие войны». Им было дано право стрелять без предупреждения, и за каждого убитого арестанта они получали месячный оклад и отпуск. Так началось соревнование между ними – кто больше убьет.
Глава 10. Когда в зоне пылает земля
На Архипелаге случались и мятежи, но все они давно превратились в миф – из истории они «аккуратно вырезаны, швом обшиты и зализаны, участники их уничтожены, дальние свидетели перепуганы, донесения подавителей сожжены». В особых лагерях встречались тысячи недовольных, и это стало приводить к бунтам. Впервые за все время блатные перестали чувствовать себя лагерной силой, и политическим стало легче дышать. Но «настоящего сдвига сознания» еще не было.
Глава 11. Цепи рвем наощупь
«Зараза свободы» стала передаваться по Архипелагу. Начались сильные волнения среди арестантов – «в начале 50-х годов подошла к кризису сталинская лагерная система». Однако амнистия 1953 года выпустила на свободу только воров. Стало ясно, что «смерть Сталина ничего не меняет», и нужно продолжать бороться за свою свободу.
Глава 12. Сорок дней Кенгира
Каторга была ослаблена только после падения Берии. После убийства ни в чем не повинного арестанта-евангелиста в Кенгире начался один из самых крупных мятежей в истории ГУЛага. К удивлению лагерной верхушки политических зауважали даже блатные, многие из которых перешли на сторону своих бывших противников.
Часть 6. Ссылка
Глава 1. Ссылка первых лет свободы
Советская Республика не могла обойтись без ссылки, куда отравляли всех социально опасных граждан. Вскоре ссылку стали сочетать с принудительными работами, полагаясь на принцип социализма – «Кто не работает – тот не ест».
Глава 2. Мужичья чума
Написано немало о потерях советского народа в военные годы, но «о той молчаливой предательской чуме, сглодавшей нам 15 миллионов мужиков», нет никаких книг. С осени 1929 года взяла свое начало истребительская крестьянская чума – конфискация и дальнейшее выселение в необжитые сибирские земли. Крестьяне вымирали целыми семьями.
Глава 3. Ссылка густеет
Ссылка стала своеобразной прослойкой между Архипелагом и СССР. В одних поселках запрещали заводить семьи, в других – заставляли жениться в течение двух недель, чтобы крепче привязать ссыльного к месту. За побег из ссылки давали срок до 20 лет каторги.
Глава 4. Ссылка народов
Первыми переселенцами стали корейцы, которые в 1937 году были «переброшены с Дальнего Востока в Казахстан». Затем настала очередь приленинградских финнов и эстонцев, отправленных в Карело-Финскую границу. Масштаб переселений увеличивался, и вскоре с родных мест были с корнем выкорчеваны поволжские немцы, западные украинцы, прибалты, чечены, калмыки, крымские татары, карачаевцы, курды, балкары. Поголовное искоренение народов производилось «в сорок восемь, в двадцать четыре и даже в полтора часа».
Глава 5. Кончив срок
Ссылка очень тяжела, но для туземца Архипелага «засвечивается тихая арестантская мечта о ссылке», которая помогает ему выдержать весь ужас лагерной жизни. Со временем выяснилось, что даже те редкие счастливчики-арестанты 58-й статьи – выйдя за ворота, оказывались не на свободе, а в ссылке – «власть, по праву сильного, будет теперь топтать, давить и душить» до последнего вздоха политзаключенного.
Глава 6. Ссыльное благоденствие
В ссылке у бывшего заключенного «быстро растут человеческие потребности», он будто просыпается после долго сна и вспоминает, что он все еще человек.
Глава 7. Зэки на воле
После долгожданного освобождения паспорт навеки испорчен 39-й паспортной статьей, по которой «ни в одном городке не прописывают, ни на одну хорошую работу не принимают». Это были не освобожденные в полном смысле слова люди, а лишь «лишённые ссылки». Они попадали в замкнутый круг, в котором без прописки не было работы, а работу не давали без прописки.
Часть 7. Сталина нет
Глава 1. Как это теперь через плечо
Туземцы Архипелага не теряли надежды, что рано или поздно мир узнает правду о них – «ведь рано или поздно рассказывается правда обо всём, что было в истории». Солженицыну, который «сам себя считал летописцем Архипелага», повезло, и он смог выплеснуть немного правды прежде, чем железные плотна вновь сомкнулись на долгие годы. Прорыв был совершен, и люди узнали о существовании ГУЛага.
Глава 2. Правители меняются, Архипелаг остается
После падения Берии особые лагеря были обречены, однако система в целом продолжала процветать, несмотря на смену правителей. Лагеря нового образца отличались от сталинских только составом заключенных – 58-й статьи стало заметно меньше, но все также много было жертв неправосудия.
Глава 3. Закон сегодня
В СССР никогда не было политических заключенных – «все миллионы Пятьдесят Восьмой были простые уголовники». После смерти Сталина был отдан приказ – «”массовые беспорядки” – политикой не считать». Но хоть и не стало политических арестантов, поток их не стал от этого меньше. Как не изменилась и судебная система. Обновлены законы, основы и указы, «но не по ним живёт страна, не по ним арестовывают, не по ним судят, не по ним экспортируют».
Читайте также
«Недоросль» — краткое содержание
